Новый русский разбойник

Новый фильм с участием актёра, запрещённого в служении священника и по совместительству автора сценария Ивана Охлобыстина «Соловей-разбойник» получает в основном положительные отзывы критики. 

«Это довольно бардачное, но дерзкое, наглое, абсурдное, хамски обаятельное, непочтительное к власти, ужасно энергичное, дико смешное и совершенно необузданное кино», — отмечают на одном из сайтов. «В этом порой безжалостном по отношению к зрителю мире, чистый жанр кажется долгожданным подарком к празднику. Словно кинематографисты вдруг решили порадовать тебя, наполнив кадр бесшабашным весельем, погонями и перестрелками», — вторит ему другой. «Это картина о дерзком романтике Севастьяне Соловьеве, ступившем по зову крови на лихую стезю русского разбоя. Он грабит, убивает, но не потому, что он злой, а потому, что жаждет справедливости в родных краях. Его не может поймать и обезвредить никто — даже наша бравая киношная полиция», — пишет третий.

Действительно, новоявленный «Соловей-разбойник» по замыслу сценариста, видимо, должен был олицетворять собой «русский дух» во всей его прелести и необузданности, где «бессмысленный и беспощадный» русский бунт смешивается с трогательной романтикой, море крови — с глубокой религиозностью, а убийства — с философскими рассуждениями.

Главный герой (Иван Охлобыстин) убивает главу фирмы, в которой работал (по одной из версий начальник «заказал» его киллеру, по другой — просто повысил голос), и совместно с подельником-бухгалтером (Евгений Стычкин) сколачивает банду, чтобы убивает тех, «кого душа его мятежная пожелает». Впоследствии к банде присоединяется бывший кузнец (Сергей Бадюк) — богатырь с грозной кувалдой (по одной из версий — тот самый киллер, по другой — просто кузнец передовик, расплющивший кувалдой заводскую администрацию) и оперная певица Изабелла Юрьевна (Оксана Фандера). Вдоволь награбивши и наубивавши, лихая компания оседает в деревне Клюево, где становится любимцами местных жителей, выступает на Дне колхозника, а в конце до последнего защищает деревню, из которой собираются выселить жителей и открыть там казино.

Конечно, воспринимать фильм буквально и до конца серьёзно нельзя — «Соловей-разбойник» — это в первую очередь комедия, где высмеивается взяточничество и бездарность силовиков, реалии русской жизни и попутно множество других вещей, с которыми так или иначе сталкиваются герои. И всё же считать это кино обычной «сатирической сказкой» нельзя: слишком сильна претензия героев на высокую философию, на создание образа пусть карикатурного, но героя, являющегося по замыслу авторов выразителем исконно русского сознания. Интересно, что сам Иван Охлобыстин на встрече с журналистами в Екатеринбурге отмечал по поводу своего нового детища:

— 7 лет назад церковь разрешила мне сниматься в кино, и я написал беспроигрышный сценарий. О легендарной личности. Ну, а какие одиозные личности мы знаем? Вот, Соловей-разбойник — проявление стихии, русской вольности… Я — разбойник. Вы знаете, мир всегда был несправедлив, и время от времени, наверное, как проявление сверхсознательного, появлялся тот или иной персонаж, который становился разбойником, — пояснил он.

И образ Соловья-разбойника действительно предстаёт в фильме как некая «легендарная личность». Им восхищаются дети, мечтающие вступить в его банду, на него надеются жители деревни, его не берут даже спецназовские пули. «Современный Робин Гуд» разъезжает по сельской местности в типично хипстерском стиле: белом пальто из телячьей кожи, с золотыми маузерами и с причёской в стиле типичного стиляги с Уолл-стрит, что, впрочем, не мешает остальным видеть в нём «исконно русского героя». За его бравой неустрашимостью, приправленной тарантиновскими дозами крови, зритель предпочитает не замечать, что убийство, как бы оно ни романтизировалось, всё равно остаётся убийством.

Гибнут в фильме действительно многие, и не только те, кого Соловей-разбойник прочно занёс в ряды «дураков и предателей». Десятками погибают здесь простые полицейские и солдаты — такие же обычные русские люди, выполняющие свой долг и виноватые лишь в том, что именно им был дан приказ ликвидировать банду. Умирают инкассаторы, сопровождавшие машину с деньгами, а бандит-бухгалтер, добивая последнего из них, злится, что промочил в реке дорогие импортные ботинки. Тем временем на фоне этого убийства романтично сидит Севастьян Соловьёв и рассуждает с Изабеллой Юрьевной о религиозных убеждениях, не вспоминая о том, что у невинно убитых им людей где-то есть дети и семьи.

В результате фильм, призванный быть пародией на окружающую действительность, стал пародией буквально на всё, включая те высокие ценности, которые пытался проповедовать. Вооружённый до зубов хипстер-«соловей» становится пародией на русского героя, кровавое месиво олицетворяется как проявление «загадочной русской души», а под предлогом борьбы за справедливость романтизируется самое настоящее убийство, заканчивающееся, как и любое другое убийство, только одним — самой настоящей смертью.

К сожалению, всё больше складывается впечатление, что религиозные ценности служат для отца Иоанна не целью, а средством. Фоном мелькают они в его «Доктрине-77», усиливают какие-то моменты в его идеологии и отбрасываются в том, в чём в эту самую идеологию не вписываются. Вот и в новом фильме настоятельница монастыря мать Устиния, узнав об убийстве «Соловьём» хозяина антикварного магазина, лишь недовольно вздыхает, но в целом, похоже, к деятельности банды Соловьёва относится скорее положительно, снисходя к «шалостям» «Робин Гуда». А набожная Изабелла Юрьевна, рассуждающая в конце фильма невозможности избежать «бессмысленного и беспощадного» русского бунта, ни разу не упрекнула своего возлюбленного в бессмысленно пролитой крови. Трогательно выглядит в фильме и борьба с курением: как авторитетно рассуждают дети, оказывается, «у курящих при стрельбе руки трясутся». Поистине, аргумент в стиле «Республики Шкид».

Конечно, меня можно обвинить в ханжестве и излишнем морализме: мол, жанр абсолютного абсурда книжной правильности предполагать и не должен. Но в таком случае он не должен предполагать и впутывания в него религиозной философии, монахов и образа столь симпатичного нашему зрителю «сермяжного русского духа» для оправдания зла, поскольку страшнее обычной вседозволенности может быть, пожалуй, лишь романтизированная вседозволенность.

Ксения Кириллова